Справедливость — вот добродетель душ великих.

Кто справедливое поставляет в воздаянии каждому должного и разумеет это так, что человек справедливый врагам обязан вредить, а друзьям приносить пользу; тот не мудрец, так как вредить дело вовсе несправедливое. Положение, что справедливость велит приносить пользу друзьям, вред врагам принадлежит любому из тех людей, которые слишком полагаются на свою силу и обладают богатством.

Во всех государствах справедливостью считается то, что пригодно существующей власти.

Бесстрашное существо и существо мужественное — это не одно и то же. Мужеству и разумной предусмотрительности причастны весьма немногие, дерзкая же отвага и бесстрашие, сопряженные с непредусмотрительностью, свойственны очень многим — и мужчинам, и женщинам, и детям, и животным.

Мужественные бывают смелыми, но не все смелые мужественны.

Речь истины проста.

Пока в государствах не будут царствовать философы, либо нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино — государственная власть и философия, до тех пор государствам не избавиться от зол.

Астрономия побуждает душу взглянуть ввысь и уводит нас из этого мира в другой.

Время уносит всё; длинный ряд годов умеет менять и имя, и наружность, и характер, и судьбу.

Никто из нас ещё не родился бессмертным, и, если бы это с кем-нибудь случилось, он не был бы счастлив, как это кажется многим.

Благодарю судьбу за то, что я родился человеком, а не бессловесным животным; эллином, а не варваром; а также за то, что жить мне пришлось во времена Сократа.

Бог всегда остается геометром.

Для каждого из существующих предметов есть три ступени, с помощью которых необходимо образуется его познание; четвертая ступень — это само знание, пятой же должно считать то, что познается само по себе и есть подлинное бытие: итак, первое — это имя, второе — определение, третье — изображение, четвертое — знание.

Всё тяготеет к царю всего, и все совершается ради него; он — причина всего прекрасного. Ко второму тяготеет второе, к третьему — третье.

Мы должны признать, что эллины совершенствуют всё то, что они получают от варваров.

Из всех остальных так называемых искусств не осталось бы ни единого, но все они совершенно исчезли бы, если бы было исключено искусство арифметики.

В образцово устроенном государстве жены должны быть общими, дети — тоже, да и все их воспитание будет общим.

Пока в государствах не будут царствовать философы, либо нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино — государственная власть и философия, до тех пор государствам не избавиться от зол.

Добродетель — это некое здоровье, красота, благоденствие души, а порочность — болезнь, безобразие, позор и слабость.

В государствах заключены два враждебных между собой государства: одно — бедняков, другое — богачей; и в каждом из них опять-таки множество государств.

Во всяком деле самое главное — это начало.

Война — главный источник частных и общественных бед, когда она ведется.

Во всей трагедии и комедии жизни страдание и удовольствие смешаны друг с другом.

Число составляет всю суть каждой вещи.

Уподобим душу соединенной силе крылатой парной упряжки и возничего. У богов и кони и возничие все благородны и происходят от благородных, а у остальных они смешанного происхождения. Во-первых, этот возничий правит упряжкой, а затем и кони-то у него — один прекрасен, благороден и рожден от таких же коней, а другой конь — его противоположность и предки его — иные. Неизбежно, что править нами — дело тяжкое и докучное.

В каждом из нас есть два каких-то начала, управляющие нами и нас ведущие; мы следуем за ними, куда бы они ни повели; одно из них врожденное, это — влечение к удовольствиям, другое — приобретенное нами мнение относительно нравственного блага и стремления к нему. Эти начала в нас иногда согласуются, но бывает, что они находятся в разладе и верх берет то одно, то другое. Когда мнение о благе разумно сказывается в поведении и своею силою берет верх, это называют рассудительностью. Влечение же, неразумно направленное на удовольствия и возобладавшее в нас своею властью, называется необузданностью.

Вот каким путем нужно идти в любви — самому или под чьим-либо руководством: начав с отдельных проявлений прекрасного, надо все время, словно бы по ступенькам, подниматься ради самого́ прекрасного вверх — от одного прекрасного тела к двум, от двух — ко всем, а затем от прекрасных тел к прекрасным нравам, а от прекрасных нравов к прекрасным учениям, пока не поднимешься от этих учений к тому, которое и есть учение о самом прекрасном, и не познаешь наконец, что же это — прекрасное. И в созерцании прекрасного самого по себе <...> только и может жить человек, его увидевший.

— Так кто же, Диотима, — спросил я, — стремится к мудрости, коль скоро ни мудрецы, ни невежды философией не занимаются?
— Ясно и ребенку, — отвечала она, — что занимаются ею те, кто находится посредине между мудрецами и невеждами, а Эрот к ним и принадлежит. Ведь мудрость — это одно из самых прекрасных на свете благ, а Эрот — это любовь к прекрасному, поэтому Эрот не может не быть философом, то есть любителем мудрости, а философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой.

Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры; да и вообще тот, кто мудр, к мудрости не стремится. Но не занимаются философией и не желают стать мудрыми опять-таки и невежды.

Греки расселись по берегам Средиземного моря, как лягушки вокруг болота.