Я часто думаю о том, что люди, ищущие и стремящиеся к славе, не понимают, что в так называемой «славе» гнездится то самое одиночество, которого не знает любая уборщица в театре. Это происходит оттого, что человека, пользующегося известностью, считают счастливым, удовлетворенным, а в действительности всё наоборот. Любовь зрителя несёт в себе какую-то жестокость… Однажды после спектакля, когда меня заставили играть «по требованию публики» очень больную, я раз и навсегда возненавидела «свою славу».

Я теперь понимаю почему презервативы белого цвета! Говорят, белое полнит...

Я сегодня играла очень плохо. Огорчилась перед спектаклем и не могла играть: мне сказали, что вымыли сцену для меня. Думали порадовать, а я расстроена, потому что сцена должна быть чистой на каждом спектакле.

Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо… И в театре тоже. Кладбище несыгранных ролей. Все мои лучшие роли сыграли мужчины.

Я провинциальная актриса. Где я только ни служила! Только в городе Вездесранске не служила!

Я обязана друзьям, которые оказывают мне честь своим посещением, и глубоко благодарна друзьям, которые лишают меня этой чести. У них у всех друзья такие же, как они сами, — контактны, дружат на почве покупок, почти живут в комиссионных лавках, ходят друг к другу в гости. Как я завидую им — безмозглым!

— Я обожаю природу. — И это после того, что она с тобой сделала?

— Я не пью, я больше не курю и я никогда не изменяла мужу — потому что у меня его никогда не было. — Так что же, значит, у вас совсем нет никаких недостатков? — В общем, нет. Правда, у меня большая жопа и я иногда немножко привираю…

Я не признаю слова «играть». Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

Я не верю в духов, но боюсь их.

Я, как яйца, участвую, но не вхожу.

Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко.

Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

Я — выкидыш Станиславского.

— Я вчера была в гостях у N. И пела для них два часа… — Так им и надо! Я их тоже терпеть не могу!

Я верю в бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук божьих.

Я вас ненавижу. Куда бы я ни пришла, все оглядываются и говорят: «Смотри, это «Муля, не нервируй меня» идёт»
— Из разговора с Агнией Барто.

Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как комар.

— Я была вчера в театре, — рассказывала Раневская. — Актёры играли так плохо, особенно Дездемона, что когда Отелло душил её, то публика очень долго аплодировала.

Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.

Этим ограничивается моя слава — «улицей» — а начальство не признаёт. Всё, как полагается в таких случаях.

Эти новаторы погубили русский театр. С приходом режиссуры кончились великие актеры, поэтому режиссуру я ненавижу (кроме Таирова). Они показывают себя.

Эпикур говорил — хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался.

Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, что моль, живущая в нем, никак не может научиться летать!

Чтобы получить признание — надо, даже необходимо, умереть.

Читаю Даррела, у меня его душа, а ум курицы. Даррел писатель изумительный, а его любовь к зверью делает его самым мне близким сегодня в злом мире.

Четвёртый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актёры играли как никогда.

Чем я занимаюсь? Симулирую здоровье.

Цинизм. Ненавижу за его общедоступность.